В этом году исполняется 30 лет художественному отделению ГГХПИ, которое возникло здесь, с 20летним перерывом, после 1962 года. Такая магия чисел: 1962 год, 1982 год, 2012 год. На территории, за входом в ЗАО «Объединение Гжель», буквально во дворе, раньше было художественное отделение. Я еще в 1980 году здесь развалины застал. И вот, в этом году, исполняется 30 лет новому художественному отделению. Эту дату вряд ли кто-то будет отмечать, она считается незначительной ввиду того, что нынешнее руководство ГГХПИ не имеет к этому никакого отношения. А я-то имею, как раз, самое прямое. И так, я поведаю коротенькую историю: все таки настоящий юбилей!
Весной, 30 лет назад, я шел по дороге по направлению к заводу (дорога к ЗАО «Объединение Гжель»). И из директорского окна меня заметил директор и стал делать какие-то знаки, чтобы я зашел к нему в кабинет. Я и зашел. За стеной, где стоял директорский стол, у него была такая полупотайная комната, с диванчиком. И вот он, так полулежа, встретил меня, пригласил присесть: «Вот что я подумал. А не открыть ли нам художественное отделение в Гжели? Художников же нет у нас. Художников берем из Абрамцево, из институтов разных».
В то время техникум не выпускал вообще никаких художников?
В то время при Гжельском техникуме художественного отделения не было, выпускали технологов, механиков. Техникум был совершенно от другого министерства. Инициатива по созданию отделения исходила от Логинова. Не знаю, кто его надоумил, возможно, это собственные амбиции – может он хотел войти в историю как создатель художественного отделения. Да и это удобно: чем откуда-то брать людей, давать им квартиры, можно готовить своих, деревенских. Идея была оформлена и осталось отделение открыть. Первым человеком, перед которым это все было озвучено, так получилось, был я. Я же стал и первым преподавателем этого художественного отделения. Осталось найти еще кого-то. Я обратился к Виктору Неплюеву, к Александру Царегородцеву, с которыми я тогда работал в объединении «Гжель». Сеять разумное, доброе, вечное, они тоже не были готовы, но, тем не менее, согласились…..
Мы втроем засучили рукава и стали думать, как это все тут открыть. Опыта преподавательской деятельности ни у кого не было. Надо было составить какие-то программы и пособия, экзамены провести, набрать людей, чему-то обучать. Мы напечатали объявления о том, что набираются художники в Гжели по специальности «керамика» и начали развешивать эти объявления, где придется, на столбах: в Раменском, в Москве, в Куровской, в Шатуре, В Черустях – кто где мог. Я в Выксу отправил, в свой родной город. Кто отправлял объявления в Воронеж, кто в Йошкар-олу, кто в Джамбул. Просто писали – мы открываем отделение, приезжайте к нам Христа ради. И отправляли все по почте. Нужно было набрать людей хоть как-то. Далее, надо было организовать экзамены. Как это делается - никто не знал. Я поехал в художественное училище в Абрамцево. На месте был зам Цыпина – Демент. Я ему объяснил ситуацию, и он мне дал кучу методичек. Я вернулся обратно. Но к экзаменам нужно было еще ставить какие-то натюрморты – притащили из дома, кто что мог, для интерьера – крынки, ложки, поварежки… Для рисунка не было гипсовых форм – стали точить сами шары, цилиндры. Создавали все буквально на коленке, своими руками. Договорились так: я буду преподавать скульптуру и композицию, Неплюев – рисунок и живопись, а Царегородцев – производственное обучение.
Начали проводить экзамены. Набора практически не было. Вписывались буквально: надо было набрать 30 человек – было только 30 человек, то есть конкурса не было. Причем некоторые люди первый раз в жизни взяли кисти в руки. Вообще, в первый раз! Им показалось круто, что можно художником стать. И получилось так, что нам приходилось самим рисовать за некоторых, так как нужно было создать кворум. Отделение создавали из ничего. Кстати, некоторые девочки, которые рисовали слабо тогда, сейчас успешно трудятся на керамической ниве, и в союзы вступили, и на выставках участвуют. Они стали неплохими гжельскими художниками. Но некоторые не выдержали и сошли с дистанции – была очень напряженная программа. География набора была очень большая – была девочка из Феодосии, два человека были с севера, из Архангельска. Большая часть, конечно, были здешними. Произошел один казус – два молодых студента пошли на «БАМ» (это местный пруд) загорать. Ну, и в кустиках загорали. Машина, за рулём которой был некто Николаев, сдавала задом и их немного придавило. Ребята покалечились не сильно, но в больницу загремели, а надо было экзамены сдавать и пришлось нам за них рисовать. Но у них подготовка была очень хорошая, они и так потом нормально трудились.
Очень активно нам помогал Эдуард Гольберг. Его сын, Женя, учился в группе у меня, а отец занимался мастерскими и обеспечивал нас: гвозди, планшеты, оргалит, проволока. Ведь ничего не было. Классным руководителем был Бырдин – толковый дядька и душевный человек. С Писчиком мы ладили. Он к нам относился несколько высокомерно и снисходительно, но не мешал. Он был в то время директор техникума, теперь замечательно проживает в Израиле.
Сразу, с первого дня, мы начали применять свой недавний институтский опыт. Организовывали «посвящение в студенты», отмечали Новый год, делали тематические дискотеки, вели историю рок-музыки. В общем, культурная жизнь была очень активная. В начале и середине 80х пошел бум рок-н-ролла, и мы ездили на концерты. Студенты к нам тянулись. И ко мне тоже. Я, в то время, начал устраивать квартирные концерты и, конечно, студенты тоже приходили. С нежностью вспоминаю своих первых студентов Жанну Рыжкову, Свету Орёл, Галю Жигунову, Мишу Сысоева и многих других.
Макаревич приезжал сюда молодой. Пели Майк Науменко группа «Зоопарк», Б. Гребенщиков. Все это было тогда очень интересно. Студенты жили в нашей атмосфере. Мало того, когда у нас в объединении были вечера, они тоже принимали в них участие. За границу мы тогда не ездили, но ездили в командировки в Прибалтику и привозили оттуда разные прогрессивные идеи и пытались их тут внедрить на художественном отделении. В частности, мы ездили в Вильнюс и Каунас, в местные художественные заведения и привозили оттуда всякие брошюры и программки, разработки художников. Так что, мы не направляли художников только на гжель. Энтузиазм наш был взаимен, так как мы сами только что закончили институты и хотели тут все перевернуть. Хотели дома все на поселке расписать в разный цвет, поставить везде декоративные тумбы для объявлений. Кстати, кое-что с того времени осталось: в столовой в детском саду в Ново-Харитоново до недавнего времени был рельеф – это были первые-первые работы наших студентов 30летней давности. Все это делалось бесплатно естественно. Просто делалась курсовая работа какая-то и потом монтировалась куда-то. Мы все это хотели - и делали!
Для первого просмотра мы отобрали лучшие работы студентов по живописи, рисунку и композиции и организовали выставку в кинотеатре «Юность». В то время это была невидаль для местности, это сейчас ко всему все привыкли. Но тогда это было что-то! Люди ходили смотреть и многие с удивлением видели работы: «Это что, моя дочка? Да быть такого не может. Это что вообще такое?» Народ был в то время, конечно, немного диковат. Но как-то так, постепенно, мы как народовольцы, пытались тут внедрить художественную культуру в массы.
Время шло. И получилась следующая история. Каждый год нужно было набирать новых людей, новых специалистов. В то время Олейников, с которым я учился в институте, служил в то время в армии. У него было художественное образование, он должен был демобилизоваться, мне пришла в голову мысль: а не вытащить ли его сюда, чтобы он тут, вместе с нами, преподавал и работал. Тем более, если бы он сюда приехал, то получился бы еще и бонус, так как он сюда привез бы свою жену, у которой тоже художественное образование. Писчик бы получал целых два специалиста. К тому времени у Писчика сдавался дом (первый дом у техникума). Сдавался он одновременно с гжельским домом от объединения. А так как Писчик с Логиновым конфликтовали и у них было соперничество, он хотел нас переманить. Писчик нам и говорит: «Вы приходите ко мне, бросайте объединение – я вам квартиры дам». Мы работали по совместительству в то время. А Логинов не хотел нас потерять, мы тогда с женами же были, то есть, Логинов терял сразу шесть специалистов. И Логинов был вынужден дать нам квартиры в этом гжельском доме, чтобы мы от него не ушли. Тут я развиваю один из главных мифов, так как некоторые раздувают слухи о том, что Логинов тут квартиры раздавал. Он бы нам их дал не скоро, если бы мы этот финт не провернули. Можно сказать, нам повезло, так как он не мог не дать. Но Писчик сдавал тоже дом и ему тоже нужны были специалисты. И тут я ситуацией воспользовался – я предложил написать в часть Олейникову письмо, чтобы его отпустили, и он у нас тут будет работать. Мы с Писчиком сели и написали письмо, кажется, командиру полка, чтобы тот его отпустил пораньше с направлением на работу сюда. Но, все это с условием, что Писчик ему квартиру даст. И Олейников таким сказочным образом очутился у нас и скоро получил «хату». Это было просто настоящее чудо.
Постепенно у нас складывался коллектив. Мы подтянули сюда Макарова – отличного московского скульптора. Он начал вести скульптуру, а я стал заниматься только композицией. Мы ж основное время занимались художественной деятельностью в объединении и у нас все это было одновременно – пришлось разрываться. Тем не менее, мы очень много сил отдавали художественному отделению. Потом появилась Глушкова (Московская). Она какое-то время работала в объединении. Я точно не знаю, чем она там занималась, кажется что-то расписывала, и для усиления отделения ее направили в ГСКТ. Сейчас они руководят этим заведением, которое уже трансформировалось в целый институт.
Все, что вы с самого начала организовали, это все было специальное образование, т.е. люди учились 4 года и получали диплом об образовании?
Да, конечно. Люди учились, получали настоящий документ об образовании. Потом некоторые шли в нашу творческую группу в объединение. Это считалось большой привилегией. Брали самых лучших. Кстати, одна девочка, Таня Борунова, работает до сих пор. Представляешь, сколько лет прошло, и она до сих пор работает тут у нас. Но многие, конечно, ушли, кто куда. Сейчас, тем более, времена совершенно другие. Тогда тут работать был смысл: как молодой специалист ты мог получить квартиру (многие и получали), ты получал оплачиваемый творческий день (то есть, рабочая неделя длилась 4 дня), ты мог участвовать в выставках-закупках, были командировки. Объединение, в свое время тут, конечно, рулило: машины, квартиры вне очереди, гаражи, путевки, заказы. Было тут очень сладко и к нам все ехали. Потом, в начале 90х, здесь все сдулось, начался другой период и выдержали только сильнейшие.
В 1982 году было все организовано, года за два все устаканилось и еще через года два вышло уже на серьезный уровень. А далее, Вы там сколько лет работали?
Да, все именно так. Я работал в художественном отделении шесть лет.
А почему потом не стали работать?
После того, как все встало «на ногу» нас стали прессовать. Это система. Она ведь была и тогда, и потом, и сейчас продолжается. Нас начали заставлять ставить незаслуженные оценки некоторым студентам. А так как мы всегда были независимыми людьми, имели свое собственное мнение и всегда могли послать кого угодно, с нами было очень тяжело. И на нас начали давить. Кончилось это следующим образом. У меня в группе был один мальчик, циничный засранец, который прогуливал, симулировал, жаловался маме и разлагал дисциплину в группе. У меня, как у принципиального человека, дисциплина в группе была очень серьезная. Я сказал, что с этим мальчиком я не буду ничего делать и буду просто выгонять. Андреева тогда была у руля и конечно начала угрожать, что нас уволят, что-то там с нами сделают и последний ее аргумент был таков: вот, вы, ставите двойки, а мальчик пойдет, напишет записку и ляжет под электричку, а я вас за это посажу.
Такие под электричку, кажется, никогда…
А мальчик был наглый и мог такое просто так написать. И вот мы втроем: я, Царегородцев и Неплюев покинули это прекрасное заведение. Мы начали втроем и втроем закончили через шесть лет. Потом все это жило своей жизнью. Но мы все равно очень плотно занимались: я ходил на вечера, устраивал дискотеки, устраивали внеклассные вечера. Это, конечно, всех раздражало. Нам хотели даже аморалку пришить – развращение несовершеннолетних и так далее. Мы, честно говоря, к тому времени уже и устали, пропал задор, да и основная жизнь у нас происходила здесь, в объединении, где мы были в собственной берлоге. А мы ушли-то в середине учебного года. И девчонки на меня обиделись, не разговаривали из-за того что я их бросил – ну, всякие такие детские обиды. Но я не мог поступиться своей совестью: когда тебе говорят, что ты должен поставить тройку, а я не могу поставить тройку, потому что человек гулял целый год – мне теперь, что, расписаться в своей беспомощности и себя не уважать? И вот мы поставили ему три двойки и ушли. Двойки потом все равно переправили на тройки. А сейчас это делается просто автоматически, сейчас бездарей и, по сути двоечников, печатают в альбомах – «Это наше все, надежда и династия». Все ходят и смеются, включая студентов: «Династия? Какая эта династия?» Это все очень забавляет. Ну ладно - ребята просто хорошо устроились, но их жизнь счастливее все равно от этого не станет.
А до вашей деятельности что-то было?
Техникум выпускал каких-то технологов, техников-механиков, каменщиков. То есть художественного ничего не было. Но, как я говорил, до 1962 года была одна художественная мастерская. Недалеко был один барак и там кого-то готовили. Кто его открыл и историю я не знаю. Вряд ли там занимались обучением в полном смысле этого слова. Но оттуда кое-кто вышел, например, замечательный художник Гена Денисов, Петров там учился, Слава Маланин. Получилось, что ровно через 20 лет Логинову пришлось то же самое сделать. Преподавала там выдающийся художник Л.П.Азарова.
То есть, та художественная школа до 1962 года с организованной вами ничего общего не имеет?
Абсолютно ничего.
После того как вы покинули техникум следили как там все развивается?
Да, там все это развивается. Со временем техникум трансформировался в колледж, потом – в институт. Я общаюсь со студентами, по своему их курирую и учу. Я все равно себя ощущаю педагогом. До сих пор мы проводим вечера. Недавно Василий Войтенко поставил в институте свой спектакль по Даниилу Хармсу, очень талантливо кстати. Можно сказать присутствовал цвет местной интеллигенции, художники и студенты, люди, которые реально интересуются чем-то. Кстати, из преподавателей-художников не было никого. Из бывших был только я один. Скоро (01.06.2012) я организую рок-концерт группы «Зерна» и опять придут студенты, у которых я преподавал или мог бы преподавать. Все что я делаю – я делаю изначально для студентов, для молодежи.
Интересно, почему эта дата проходит незамеченной. Ведь художественное направление не последнее в институте?
В институте регулярно отмечают непонятно какие юбилеи. В прошлом году был юбилей чего-то. Я, когда приезжаю и спрашиваю, мне отвечают, что где-то, когда-то открылись какие-то мастерские. Приезжает куча гостей и все отмечается с такой помпой. А тут конкретная дата – 30 лет и тишина, этого нигде нет. Считается это незначительная дата. Я так не считаю.
Считаете, что свою историю надо знать и помнить?
Безусловно!
Комментарии: